В данной статье приведены вырезки из книги Михаила Орешета «Серебряный ручей», касающиеся села Чаваньга.
За работой и подобными разговорами время пролетело быстро. Наступило 1 октября 1888 года. Поморы Терского берега потянулись на ярмарку в Кузомень. По морю пришли шхуны да яхты из Пялицы, Чапомы, Стрельны, Тетрино.
Чаваньжане себя уважали и попасть на открытие ярмарки не стремились. Говорили: «На торг спешить – чертей смешить. Как приедем, так цены и собьём». Они прибыли в Кузомень кто на второй, кто на третий день. Семенихины приплыли на ярмарку в одно время с самыми неторопливыми чаваньжанами. Женщин по традиции оставили на тоне: за коровами ходить да рыбу из неводов вынимать. Но те не обиделись. Прокричали на прощание от берега:
– Шаль гарусскую привезите!
– А нам повойники расписные!
И долго о чём-то говорили друг с другом, радуясь будующим подаркам, ласковому морю и притихшему лесу.
– По зиме, говорят, сход сельский будет. Староста Илья Клещёв хочет миром колокола латые справить и церковь Святого Михаила куполами украсить.
В первых числах марта Семенихины вместе с другими односельчанами ушли к Горлу Белого моря на весенний промысел морского зверя. Охотились почти две недели. По плавающим вдоль берега ледяным полям, уходили искать лежбища тюленей. Не останавливались даже тогда, когда надо было преодолеть разводье. Для этого на ноги надевали водные лыжи –- ламбы. Бег на таких лыжах – не умение, а искусство. Небольшая ошибка, потеря равновесия – и смельчак навсегда остаётся подо льдами Белого моря. Редкий год зверобои возвращались с промысла без потерь.
С моря тоневые постройки видны издали. Вначале блеснёт окнами избушка на взгорке. Потом покажутся приподнятый над землёй амбарчик для хранения сетей и чуть поодаль – стройные ряды вешал. Одновременно появтся ворот для осушки карбасов, вросший толстыми брёвнами в землю. Последними обнаружат себя еле видный ледник для хранения рыбы да притаившаяся где-нибудь на берегу ближайшего ручья банька «по-чёрному».
Тоневые избы рублены ладно. Внутри скромны. Дверной проём низкий. Пройдёшь через увешанные поплавками и верёвками сени и, наклонив голову, шагнёшь в избу. А там, справа от двери, – полки с кухонной утварью и печь, как правило, русская, с лежанкой, чтобы после общения со студёным морем мог помор кости отогреть. За печью – нары, во всю ширь избы. К окошку пристроился сшитый из толстых досок стол. Из того же материала сделаны скамейки.
В начале XIX века на берегу Белого моря от реки Поной до Порьей Губы было двадцать поселений, жители которых ловили сёмгу и селёдку на почти пятистах тоневых участках. В среднем на километр берега выходило по одной тоне.
Но на уловистых местах они располагались в ста-ста пятидесяти метрах друг от друга.
Как правило, в декабре жители поморских сёл собирались на сход. Сельский староста выставлял на торги тоневые участки. За относительно небольшие деньги поморы могли купить ярлык (документ на право эксплуатации) на любой участок. Обычно семьи покупали один и тот же ярлык. Таким образом, не являясь частной собственностью, тони имели своих хозяев.
Результат торгов утверждался приговором сельского схода и подписывался всеми хозяевами. С этого момента у поморов начиналась подготовка к новому рыболовному сезону. Всю зиму они готовили снасти, проверяли и ремонтировали карбасы и инструменты.
В конце мая – начале июня берег приходил в движение. Женщины и дети гнали на свои участки коров и овец. Мужчины шли на тони морем. Шхуны и карбасы были основательно загружены всем необходимым для промысла – орудия лова, солью, посудой. До поздней осени Терский берег напоминал огромную деревню, единственная улица которой растянулась на пятьсот километров.
В октябре-ноябре поморы возвращались домой. В тоневой избе оставляли бочёнок солёной беломорской сельди, куль сухарей, щепотку соли и поленницу дров – всё на случай, если кто-то попадёт в беду и останется без пищи и крова.
Сегодня тоневых изб на берегу немного. Большинство из них разрушено, и места, где они находилось, можно определить только по сиротливо торчащим вешалам да еле заметным фундаментам строений. Старики с трудом вспоминают названия бывших тоневых участков, а молодёжь не знает о них ничего. И не стоит в избушке на берегу бочонок солёной беломорской сельди.
С ветераном колхоза и старожилом Чаваньги Алексеем Корниловичем Клещёвым мы встречались не раз. От него и его гостеприимной жены я узнал много интересного. Алексей Корнилович – представитель одной из самых крепких поморских фамилий, с вековыми корнями и традициями. Он много видел, много знает. Его оценке можно доверять.
– Вырождается берег, – считает Алексей Корнилович. – Виданное ли дело, чтобы свои в реке браконьерили? Да ни в жизнь, потому что понимали: подорвём стадо – без улова останемся! А сейчас, кто что хочет, то и делает.
– И не светло как-то всё – уточняет его жена Галина Ниловна. Был подъём перед войной, но оборвался. После войны скудно жили, да честно. Каждый колхозный рубль берегли. Бывало, съездит председатель в командировку, а потом перед правлением за каждую копейку отсчитывается. А сейчас? Сейчас никто ни перед не отчитывается и никто ничего не знает. Сидим без хлеба и без перспективы. Стыдно сказать: в Чаваньге нет молока. Надаивают какие-то литры и раздают их по списку особо нуждающимся. А раньше молока было столько, что отправляли в Умбу.